Реконструкция смысла в терапии горя: техники Роберта Нимайера
Вторая статья из цикла о работе с утратой
Аннотация
Тема утраты остаётся одной из наиболее глубоких и трудных в психологической практике. Во второй статье цикла, посвящённого переживанию горя, рассматриваются ключевые терапевтические техники конструктивистского подхода Роберта Нимайера. Статья адресована профессиональным психологам и психотерапевтам, работающим с клиентами, пережившими значимую потерю. В тексте подробно описаны методы реконструкции смысла, сопровождаемые живыми описаниями терапевтических процессов и клиническими примерами.
Введение
В практике психолога работа с утратой — это всегда работа с чем-то хрупким. Иногда человек приходит в горе сразу. Иногда — спустя годы. Но суть остаётся неизменной: утрата приводит к разрыву прежней структуры смыслов, и задача терапии — помочь человеку не только прожить эмоции, но и переосмыслить себя в новой реальности.
Роберт Нимайер предлагает рассматривать горе не как линейный процесс завершения, а как динамику смысловой реконструкции. В своей клинической и исследовательской работе он поднимает вопрос: что происходит с человеком, когда привычные нарративы рушатся, и как можно поддержать его в построении новых?
Нимайер предлагает не универсальную технику, а целую систему терапевтических шагов, основанных на идее, что смысл не восстанавливается — он создаётся заново. Ниже мы рассмотрим ключевые приёмы этого подхода, применимые как при осложнённом горе, так и при затяжной перестройке жизни после потери.
Нарративная реконструкция: пересобрать историю
Пожалуй, один из самых мощных инструментов в подходе Нимайера — это работа с повторным рассказом истории утраты. Нарратив — не просто способ говорить, это способ понимать, кто я, что со мной происходит и что это значит.
Часто история, с которой человек приходит, звучит резко обрывисто:
«С тех пор, как это случилось, моя жизнь закончилась»,
«Я не знаю, кто я теперь». Эта остановка в рассказе — симптом нарушенной смысловой связи.
Терапевтическая задача — не подталкивать клиента к «движению вперёд», а помочь ему заново соединить разорванное повествование: восстановить контекст, обозначить чувства, вернуть голос.
Реконструкция смысла начинается там, где появляется возможность рассказать историю иначе — не стирая прошлое, а размещая его в новом пространстве. Иногда это происходит спонтанно: человек сначала говорит «всё рухнуло», но спустя несколько встреч начинает формулировать иначе — «тогда всё изменилось». Это не просто замена слов — это внутренний сдвиг, появление нового взгляда.
В практике нарративная реконструкция может начинаться с самого простого: с последовательного проговаривания событий, даже если они болезненны и ранее были недоступны для речи. Важно не только вспомнить, что произошло, но и дать место тому, как это переживалось — в теле, в чувствах, в тех моментах, когда не находилось слов. Психолог помогает клиенту возвращаться к началу истории, пересматривать знакомые детали — иногда в них обнаруживается нечто новое, ранее не замеченное или вытесненное.
Одним из индикаторов прогресса становится язык, которым человек описывает утрату: то, как меняются его слова, интонации, логика повествования. Иногда одна-единственная перестановка — от «он ушёл» к «я осталась» — уже свидетельствует о важном смысловом сдвиге.
По мере того как клиент снова включает себя в рассказ, возникает возможность создавать новые смысловые связи: что это значит теперь? Что осталось со мной? Что я хочу сохранить, а что могу отпустить? Где в моей жизни будет теперь место для этой утраты — и для меня самого в ней?
Работа с нарративом — это не отдельный метод, а фоновый процесс, на который опираются другие терапевтические практики: письмо, работа с символами и образами, визуализация, разговор с симптомом. Но именно в нарративе чаще всего проявляется главный терапевтический сдвиг: от безмолвной остановки — к живому, подвижному рассказу, в котором снова становится возможным быть собой.
Терапевтическое письмо: высказать несказанное
Письмо — один из способов помочь человеку вступить в диалог с тем, что невозможно сказать напрямую. Это может быть письмо ушедшему, самому себе, образу потери, или даже некой «третьей фигуре», через которую можно выразить эмоции.
Эта техника особенно эффективна, когда клиент застревает в невыраженных чувствах: вине, гневе, обиде, бессилии. Терапевт может предложить:
«Если бы вы могли сказать ему всё, что осталось, — что бы вы написали?»
Или: «Попробуйте написать от его имени — что бы он мог сказать вам?»
В письме можно дать место тому, что не помещается в обычной речи. Печаль, злость, страх, любовь, вопросы без ответов — всё это становится содержанием текста, в котором нет необходимости быть правильным или последовательным. Это может быть письмо, которое никто не прочтёт. Но сам акт письма становится формой контакта: со своей болью, со своей историей, с тем, что ушло.
Иногда клиенты возвращаются к этим письмам через недели или месяцы и замечают: текст меняется. Интонация становится мягче, вопросы уходят, появляется благодарность, принятие или ясность. Письмо становится маркером внутренних изменений, а для терапевта — важным материалом для совместного анализа динамики процесса.
Метафоры и символы: язык бессознательного смысла
Когда человек теряет кого-то или что-то важное, часть его переживания часто оказывается невербализуемой. Это не столько мысль или эмоция, сколько ощущение, которое сложно описать прямо. Именно здесь метафора становится важным мостом — способом говорить о том, что невыносимо прямо назвать.
Человек может сказать: «Я как будто в стеклянном ящике. Всё видно, но я не могу быть с другими». Или: «Внутри как будто замёрзло. Ни звука, ни движения».
Терапевтический отклик в таких случаях — не логическая интерпретация, а углубление в образ. Психолог может задать вопрос: «Что это за ящик? Он прочный? Он защитный? Что снаружи? Кто там?» Это позволяет клиенту не отказываться от образа, а войти в него, прожить его, и постепенно переопределить.
Работа с метафорами помогает:
Визуализация: увидеть то, что не может быть сказано
Некоторые чувства живут не в словах, а в образах: пустая станция метро, затопленная комната, стеклянная перегородка между мной и миром. Эти метафоры могут рождаться спонтанно — и именно в них нередко заключена та часть горя, которая ещё не осмыслена.
В конструктивистском подходе визуализация используется как способ пригласить клиента внутрь его собственного образа. Это не техника внушения или направленного воображения, а внимательная работа с тем, что уже присутствует в опыте. Терапевт может спросить:
«Если представить, что ваше горе — это место, предмет, пространство… Что это? Как вы в нём?»
Клиент, потерявший младшего брата, однажды сказал: «Это как станция метро, на которой я стою один. Вроде бы всё построено, но поезда не приходят. Я не знаю, жду ли я чего-то или просто стою».
Терапевтическая работа с этим образом длилась несколько сессий. Постепенно в его речи появились детали: звуки, тени, чужие шаги на платформе. Через какое-то время он сказал: «Мне кажется, теперь я понимаю, что могу уйти сам. Мне больше не нужно ждать».
Такая визуализация даёт доступ к слоям переживания, которые не всегда достижимы через рациональный разговор. Образ становится средой, в которой чувства могут обрести форму и быть трансформированы. Задача терапевта — не интерпретировать, а исследовать вместе с клиентом: «Что это пространство делает с вами? Что вы можете там? Чего не можете? Хотите ли остаться или уйти?»
Про-симптомная позиция: когда горе становится укрытием
Иногда человек приходит не с просьбой о помощи, а с ощущением: «Я не могу — и не хочу — отпустить». В таких случаях горе выполняет вторичную функцию: оно не просто страдание, а способ сохранять связь, защищать память, не допускать нового.
Нимайер предлагает внимательное исследование про-симптомной позиции — то есть внутренней установки, в которой симптом сохраняется не случайно, а как единственно возможная на данный момент форма адаптации.
Человек может сказать: «Если я начну радоваться, это будет предательство». «Если я перестану страдать, это значит, что мне всё равно».
Задача терапевта — не разрушать эту позицию, а признать её. Спросить: «Что даёт вам это состояние? Что оно охраняет?» «Какую связь оно поддерживает?» «Если бы мы нашли другую форму связи — какую?»
Когда человек осознаёт, что удерживает симптом не из слабости, а из любви, из страха потерять остатки связи, — появляется возможность сместиться с этой точки. Не обязательно уходить. Но появляется внутренний выбор.
Работа с идентичностью и ценностями: кто я теперь?
Некоторые утраты обесценивают не только внешние роли, но и внутреннюю структуру “я”. Это особенно заметно, когда клиент теряет человека, с которым его идентичность была глубоко сплетена: супруг, ребёнок, родитель, любимый друг.
Такие клиенты говорят: «Я не просто его потеряла. Я потеряла себя».
«Всё, что я знал о себе, было связано с ней. Теперь этого нет».
В этих случаях задача терапии — восстановить и переосмыслить идентичность, не как противоположность утрате, а как живую, изменяющуюся ткань, в которую теперь вплетена потеря.
Терапевт может мягко возвращать клиента к вопросам:
«Что вы чувствовали, когда были с этим человеком?» «Какие качества он во вас поддерживал? Что из этого живо сейчас?» «Что остаётся важным — даже после утраты?»
Иногда в этом процессе помогают практики «жизненного коллажа», записи черт, ролей, историй. Постепенно появляется новое “я” — не обнуляющее прошлое, а идущее с ним. Это не «новая жизнь» после старой. Это жизнь, которая продолжается — иначе, но с собой.
Символические действия и креативные формы: когда слова уже не помогают
Когда чувства слишком большие для слов, человеку может помочь действие. Это может быть письмо, которое потом сжигается. Камень, положенный в особое место. Фотография, убранная в коробку или, наоборот, поставленная на видное место.
Символические действия особенно важны, когда речь идёт о признании:
«Это было», «Это осталось», «Я не готов забыть, но хочу выбрать, как помнить».
Психолог может спросить:
«Если бы вы хотели создать что-то, что выражает эту связь — что бы это было?» «Что вы хотели бы сохранить?» «А что вы готовы положить рядом — не отпуская, но обозначая?»
Клиент, потерявший дочь, однажды в процессе работы принес в кабинет коробочку с записками. Он сказал: «Я не знаю, что с этим делать. Я не могу выбросить, но и читать не могу». Позже он решил создать из них альбом — не чтобы «попрощаться», а чтобы вернуть себе то, что до сих пор боялся тронуть.
Заключение
Терапевтическая работа с утратой требует от психолога не столько техник, сколько способности удерживать пространство, в котором человек может быть с тем, что невыносимо. Подход Нимайера предлагает не утешение и не ускорение процесса горевания, а возможность создавать смысл заново — шаг за шагом, образ за образом, слово за словом.
Это путь не «вперёд», а вглубь — к восстановлению способности быть, чувствовать, связываться с жизнью и с собой. Там, где смысл разрушен, можно быть рядом, пока он не начнёт собираться.
Литература:
Статья опирается на работы Роберта Нимайера и его конструктивистскую модель терапии горя (Portland Institute for Loss and Transition).
Автор: Ирина Гусева, психотерапевт, Ассоциированный член НАПП
Вторая статья из цикла о работе с утратой
Аннотация
Тема утраты остаётся одной из наиболее глубоких и трудных в психологической практике. Во второй статье цикла, посвящённого переживанию горя, рассматриваются ключевые терапевтические техники конструктивистского подхода Роберта Нимайера. Статья адресована профессиональным психологам и психотерапевтам, работающим с клиентами, пережившими значимую потерю. В тексте подробно описаны методы реконструкции смысла, сопровождаемые живыми описаниями терапевтических процессов и клиническими примерами.
Введение
В практике психолога работа с утратой — это всегда работа с чем-то хрупким. Иногда человек приходит в горе сразу. Иногда — спустя годы. Но суть остаётся неизменной: утрата приводит к разрыву прежней структуры смыслов, и задача терапии — помочь человеку не только прожить эмоции, но и переосмыслить себя в новой реальности.
Роберт Нимайер предлагает рассматривать горе не как линейный процесс завершения, а как динамику смысловой реконструкции. В своей клинической и исследовательской работе он поднимает вопрос: что происходит с человеком, когда привычные нарративы рушатся, и как можно поддержать его в построении новых?
Нимайер предлагает не универсальную технику, а целую систему терапевтических шагов, основанных на идее, что смысл не восстанавливается — он создаётся заново. Ниже мы рассмотрим ключевые приёмы этого подхода, применимые как при осложнённом горе, так и при затяжной перестройке жизни после потери.
Нарративная реконструкция: пересобрать историю
Пожалуй, один из самых мощных инструментов в подходе Нимайера — это работа с повторным рассказом истории утраты. Нарратив — не просто способ говорить, это способ понимать, кто я, что со мной происходит и что это значит.
Часто история, с которой человек приходит, звучит резко обрывисто:
«С тех пор, как это случилось, моя жизнь закончилась»,
«Я не знаю, кто я теперь». Эта остановка в рассказе — симптом нарушенной смысловой связи.
Терапевтическая задача — не подталкивать клиента к «движению вперёд», а помочь ему заново соединить разорванное повествование: восстановить контекст, обозначить чувства, вернуть голос.
Реконструкция смысла начинается там, где появляется возможность рассказать историю иначе — не стирая прошлое, а размещая его в новом пространстве. Иногда это происходит спонтанно: человек сначала говорит «всё рухнуло», но спустя несколько встреч начинает формулировать иначе — «тогда всё изменилось». Это не просто замена слов — это внутренний сдвиг, появление нового взгляда.
В практике нарративная реконструкция может начинаться с самого простого: с последовательного проговаривания событий, даже если они болезненны и ранее были недоступны для речи. Важно не только вспомнить, что произошло, но и дать место тому, как это переживалось — в теле, в чувствах, в тех моментах, когда не находилось слов. Психолог помогает клиенту возвращаться к началу истории, пересматривать знакомые детали — иногда в них обнаруживается нечто новое, ранее не замеченное или вытесненное.
Одним из индикаторов прогресса становится язык, которым человек описывает утрату: то, как меняются его слова, интонации, логика повествования. Иногда одна-единственная перестановка — от «он ушёл» к «я осталась» — уже свидетельствует о важном смысловом сдвиге.
По мере того как клиент снова включает себя в рассказ, возникает возможность создавать новые смысловые связи: что это значит теперь? Что осталось со мной? Что я хочу сохранить, а что могу отпустить? Где в моей жизни будет теперь место для этой утраты — и для меня самого в ней?
Работа с нарративом — это не отдельный метод, а фоновый процесс, на который опираются другие терапевтические практики: письмо, работа с символами и образами, визуализация, разговор с симптомом. Но именно в нарративе чаще всего проявляется главный терапевтический сдвиг: от безмолвной остановки — к живому, подвижному рассказу, в котором снова становится возможным быть собой.
Терапевтическое письмо: высказать несказанное
Письмо — один из способов помочь человеку вступить в диалог с тем, что невозможно сказать напрямую. Это может быть письмо ушедшему, самому себе, образу потери, или даже некой «третьей фигуре», через которую можно выразить эмоции.
Эта техника особенно эффективна, когда клиент застревает в невыраженных чувствах: вине, гневе, обиде, бессилии. Терапевт может предложить:
«Если бы вы могли сказать ему всё, что осталось, — что бы вы написали?»
Или: «Попробуйте написать от его имени — что бы он мог сказать вам?»
В письме можно дать место тому, что не помещается в обычной речи. Печаль, злость, страх, любовь, вопросы без ответов — всё это становится содержанием текста, в котором нет необходимости быть правильным или последовательным. Это может быть письмо, которое никто не прочтёт. Но сам акт письма становится формой контакта: со своей болью, со своей историей, с тем, что ушло.
Иногда клиенты возвращаются к этим письмам через недели или месяцы и замечают: текст меняется. Интонация становится мягче, вопросы уходят, появляется благодарность, принятие или ясность. Письмо становится маркером внутренних изменений, а для терапевта — важным материалом для совместного анализа динамики процесса.
Метафоры и символы: язык бессознательного смысла
Когда человек теряет кого-то или что-то важное, часть его переживания часто оказывается невербализуемой. Это не столько мысль или эмоция, сколько ощущение, которое сложно описать прямо. Именно здесь метафора становится важным мостом — способом говорить о том, что невыносимо прямо назвать.
Человек может сказать: «Я как будто в стеклянном ящике. Всё видно, но я не могу быть с другими». Или: «Внутри как будто замёрзло. Ни звука, ни движения».
Терапевтический отклик в таких случаях — не логическая интерпретация, а углубление в образ. Психолог может задать вопрос: «Что это за ящик? Он прочный? Он защитный? Что снаружи? Кто там?» Это позволяет клиенту не отказываться от образа, а войти в него, прожить его, и постепенно переопределить.
Работа с метафорами помогает:
- расширить эмоциональное восприятие утраты,
- увидеть, что образы не фиксированы, они могут меняться,
- перенести разговор с уровня рационального анализа на уровень символического переживания,
- обнаружить новые точки контакта — со своими ресурсами, с умершим, с будущим.
Визуализация: увидеть то, что не может быть сказано
Некоторые чувства живут не в словах, а в образах: пустая станция метро, затопленная комната, стеклянная перегородка между мной и миром. Эти метафоры могут рождаться спонтанно — и именно в них нередко заключена та часть горя, которая ещё не осмыслена.
В конструктивистском подходе визуализация используется как способ пригласить клиента внутрь его собственного образа. Это не техника внушения или направленного воображения, а внимательная работа с тем, что уже присутствует в опыте. Терапевт может спросить:
«Если представить, что ваше горе — это место, предмет, пространство… Что это? Как вы в нём?»
Клиент, потерявший младшего брата, однажды сказал: «Это как станция метро, на которой я стою один. Вроде бы всё построено, но поезда не приходят. Я не знаю, жду ли я чего-то или просто стою».
Терапевтическая работа с этим образом длилась несколько сессий. Постепенно в его речи появились детали: звуки, тени, чужие шаги на платформе. Через какое-то время он сказал: «Мне кажется, теперь я понимаю, что могу уйти сам. Мне больше не нужно ждать».
Такая визуализация даёт доступ к слоям переживания, которые не всегда достижимы через рациональный разговор. Образ становится средой, в которой чувства могут обрести форму и быть трансформированы. Задача терапевта — не интерпретировать, а исследовать вместе с клиентом: «Что это пространство делает с вами? Что вы можете там? Чего не можете? Хотите ли остаться или уйти?»
Про-симптомная позиция: когда горе становится укрытием
Иногда человек приходит не с просьбой о помощи, а с ощущением: «Я не могу — и не хочу — отпустить». В таких случаях горе выполняет вторичную функцию: оно не просто страдание, а способ сохранять связь, защищать память, не допускать нового.
Нимайер предлагает внимательное исследование про-симптомной позиции — то есть внутренней установки, в которой симптом сохраняется не случайно, а как единственно возможная на данный момент форма адаптации.
Человек может сказать: «Если я начну радоваться, это будет предательство». «Если я перестану страдать, это значит, что мне всё равно».
Задача терапевта — не разрушать эту позицию, а признать её. Спросить: «Что даёт вам это состояние? Что оно охраняет?» «Какую связь оно поддерживает?» «Если бы мы нашли другую форму связи — какую?»
Когда человек осознаёт, что удерживает симптом не из слабости, а из любви, из страха потерять остатки связи, — появляется возможность сместиться с этой точки. Не обязательно уходить. Но появляется внутренний выбор.
Работа с идентичностью и ценностями: кто я теперь?
Некоторые утраты обесценивают не только внешние роли, но и внутреннюю структуру “я”. Это особенно заметно, когда клиент теряет человека, с которым его идентичность была глубоко сплетена: супруг, ребёнок, родитель, любимый друг.
Такие клиенты говорят: «Я не просто его потеряла. Я потеряла себя».
«Всё, что я знал о себе, было связано с ней. Теперь этого нет».
В этих случаях задача терапии — восстановить и переосмыслить идентичность, не как противоположность утрате, а как живую, изменяющуюся ткань, в которую теперь вплетена потеря.
Терапевт может мягко возвращать клиента к вопросам:
«Что вы чувствовали, когда были с этим человеком?» «Какие качества он во вас поддерживал? Что из этого живо сейчас?» «Что остаётся важным — даже после утраты?»
Иногда в этом процессе помогают практики «жизненного коллажа», записи черт, ролей, историй. Постепенно появляется новое “я” — не обнуляющее прошлое, а идущее с ним. Это не «новая жизнь» после старой. Это жизнь, которая продолжается — иначе, но с собой.
Символические действия и креативные формы: когда слова уже не помогают
Когда чувства слишком большие для слов, человеку может помочь действие. Это может быть письмо, которое потом сжигается. Камень, положенный в особое место. Фотография, убранная в коробку или, наоборот, поставленная на видное место.
Символические действия особенно важны, когда речь идёт о признании:
«Это было», «Это осталось», «Я не готов забыть, но хочу выбрать, как помнить».
Психолог может спросить:
«Если бы вы хотели создать что-то, что выражает эту связь — что бы это было?» «Что вы хотели бы сохранить?» «А что вы готовы положить рядом — не отпуская, но обозначая?»
Клиент, потерявший дочь, однажды в процессе работы принес в кабинет коробочку с записками. Он сказал: «Я не знаю, что с этим делать. Я не могу выбросить, но и читать не могу». Позже он решил создать из них альбом — не чтобы «попрощаться», а чтобы вернуть себе то, что до сих пор боялся тронуть.
Заключение
Терапевтическая работа с утратой требует от психолога не столько техник, сколько способности удерживать пространство, в котором человек может быть с тем, что невыносимо. Подход Нимайера предлагает не утешение и не ускорение процесса горевания, а возможность создавать смысл заново — шаг за шагом, образ за образом, слово за словом.
Это путь не «вперёд», а вглубь — к восстановлению способности быть, чувствовать, связываться с жизнью и с собой. Там, где смысл разрушен, можно быть рядом, пока он не начнёт собираться.
Литература:
- Neimeyer, R. A. (2001). Meaning Reconstruction & the Experience of Loss. Washington, DC: American Psychological Association.
- Neimeyer, R. A. (2010). Grief therapy and the reconstruction of meaning: From principles to practice. Journal of Contemporary Psychotherapy, 40(2), 111–120.
- Neimeyer, R. A. (Ed.). (2012). Techniques of Grief Therapy: Creative Practices for Counseling the Bereaved. Routledge.
- Neimeyer, R. A., Harris, D. L., Winokuer, H. R., & Thornton, G. F. (Eds.). (2011). Grief and Bereavement in Contemporary Society: Bridging Research and Practice. Routledge.
Статья опирается на работы Роберта Нимайера и его конструктивистскую модель терапии горя (Portland Institute for Loss and Transition).
Автор: Ирина Гусева, психотерапевт, Ассоциированный член НАПП